Каждый третий пропавший ребёнок — c аутизмом, как правильно организовывать поиски и почему "Сергек" и ОСИ не идут навстречу волонтёрам и полиции.
В Астане ежедневно от 5 до 10 случаев без вести пропавших людей, из них 70% — пропажи детей. Но чаще они благополучно быстро находятся — благодаря рассылке информации и когда подключаются соседи или просто посторонние люди, неравнодушные к чужой беде. Об этом в беседе с корреспондентом inbusiness.kz рассказала Айзада Жусупова, основатель общественного объединения волонтёров LIDER. KZ.
- Айзада, сколько человек, по вашим данным, числятся в поиске на сегодняшний день?
- На данный момент только в Акмолинской области именно по нашей линии числятся 320 человек без вести пропавших, из них 240 — по причине утери родственных связей, остальные — те, кто числятся в республиканском розыске. У сотрудников правоохранительных органов другая статистика, так как мы с криминалом не работаем.
- Что показывает практика? Куда пропадают дети ?
- Если это подростки, то они убегают, ищут где-то на стороне какой-то поддержки, к друзьям убегают. Не устраивают их бытовые условия дома, с родителями часто ругаются. В основном, это именно бытовые конфликты, например, когда забрали гаджет или какие-то домашние дела надо выполнить. Родители начинают ругать, и по этой причине подростки убегают из дома. Причём, мальчиков больше пропадает, чем девочек.
Чаще пропадают дети с весны по осень, чем зимой, об этом говорит статистика. Скорее всего, из-за погодных условий. Весной это может быть связано и с тем, что у детей прогрессирует какая-то болезнь, поэтому они бегут из дома. В основном пропадают дети с особенностями, из дома бегут дети с аутизмом, люди с деменцией также выходят из дома и пропадают.
- Касательно аутичных детей — в Костанае был трагичный случай, когда 5-летнюю Мадину долго не могли найти. Расскажите, как быть в таких случаях, существует ли особый способ поиска и контакта с детьми с аутизмом?
- В отношении детей-аутистов существует совсем другой алгоритм действий в плане поисковых мероприятий так как это нейроотличный ребёнок, он быстро передвигается. Отсутствие страха и инстинкта самосохранения очень сильно влияет на сам процесс сыска. Например, если мы ищем обычных детей, начиная от дома, где он находился, то детей-аутистов мы начинаем искать с опасных зон. Это водоемы, каналы, ямы, колодца и так далее, потому что ребёнка надо гнать с опасной зоны в более безопасные. За отсутствием инстинкта самосохранения зачастую дети-аутисты, которые убегают и за ними гонятся, случайным образом падают в искусственные канавы, в люки. То есть они боятся громкого шума, света. Они убегают и не понимают, что они потерялись, дети просто бегут от всего этого шума.
Я обучаю своих волонтёров правильному сыску аутичных детей. Например, если в обычном поиске мы можем надеть жилеты, использовать рации, громкоговорители, рупор, то здесь мы не можем ничего использовать, даже свет фар. Он может сказаться на том, что ребёнок ещё больше испугается и убежит вглубь. Поэтому мы снимаем жилеты, убираем свет фар, фонари, чтобы не было никакого света, шума и крика. Заранее записываем голос матери на диктофон и очень тихо ищем, начиная от опасных зон, окраин ближе к городу, чтобы гнать ребёнка в безопасное место.
- Но ведь это значительно затрудняет поиски ребёнка с аутизмом, как вы обходитесь без рации и тех же фонарей?
- Конечно, затрудняет. Мы отвечаем за безопасность и волонтёров, повышается бдительность по отношению друг другу. Работа усложняется, потому что не можешь использовать свет фар, фонарей. Сейчас очень много случаев пропажи детей-аутистов. Например, если раньше, восемь лет назад, когда мы только основали фонд, у нас один случай на полгода был, то сегодня практически каждый третий без вести пропавший ребёнок – это ребёнок с аутизмом.
- Вот вы увидели этого ребёнка, как необходимо подойти, чтобы не напугать и он вновь не убежал?
- Мы должны аккуратно подойти и окликнуть по имени. Желательно включить запись с голосом мамы, которая зовет его по имени. С собой обычно мы берём печеньки, какие-то сладости и подходим без шума, не бежим за ним, а угощаем. Сначала ребёнка нужно расположить к себе, затем провожаем в машину, и когда понимаем, что он в зоне нашей видимости и контроля, мы уже звоним матери.
- Сколько вашей организации за годы работы удалось найти без вести пропавших детей?
- Очень много. Статистика у нас каждый день разная. За восемь лет нашли около 1,5 тыс. детей, из них, к сожалению, 16% не живыми. Были у нас случаи, когда дети и в люки падали, и в канавы. Но зачастую это несчастные случаи. Криминал был в Экибастузе, где родная мать с любовником убила свою дочь Милану. Рабства и похищения детей в нашей практике, слава богу, пока не было.
- Приведите недавние примеры из практики, когда вам удалось найти детей целыми и невредимыми или наоборот? Какие ресурсы вы подключаете для поиска пропавших людей?
- Обязательно информационные поиски должны быть. Мы подключаем блогеров — нам очень хорошо помогает Дани Капаров, затем делаем расклейку листовок, задействуем соцсети. У нас хорошее оповещение. В последний раз у нас были поиски 4-летнего мальчика на Левом берегу Астаны. Он пропал в 9 часов утра, а нашли его в 8 вечера благодаря рассылке.
Самый запоминающийся трагичный случай был в 2019 году, когда Амирхан Бекдаулет упал в люк. Это случилось 16 февраля, а нашли мы его 19 февраля в люке, в 70 м от дома. Это был тяжелый случай лично для меня и всей команды, когда ребёнок умер не от того, что он туда упал, а от переохлаждения. Он трое суток там был практически живой. Очень мучительная смерть ребёнка возле собственного дома, учитывая тот факт, что у "Астана Су арнасы" мы запрашивали карту расположения люков, так как там был снег и не могли знать, где конкретно находятся люки. Но нам отказали в силу того, что там якобы стратегический объект. Мама ребёнка три года судилась с компанией, сотрудников многих уволили, свои были причины, но жизнь мальчика не вернуть. Чаще всего пропавших без вести находят волонтёры.
- С какими проблемами вы чаще сталкиваетесь в своей деятельности?
- У нас проблемы в плане финансового обеспечения. Было бы хорошо, если какой-нибудь меценат нам приобрёл нужный инвентарь – те же тепловизоры, те же квадрокоптеры. А так мы сами вкладываемся в те или иные ресурсы, которые нам нужны. Даже средства на оплату рации или ремонт мы берём из своего кармана. Есть у нас такие моменты, где мы финансово просто не вытягиваем. Нам обязательно нужны кошки, тепловизоры, подводные камеры, квадрокоптеры и вообще много что нужно.
- Оказывают ли вам поддержку в поиске пропавших государственные и правоохранительные органы?
- У нас сейчас очень налажена совместная работа с правоохранительными органами, процесс в плане сыска ускоряется. Когда нам нужно какую-то камеру посмотреть, мы обращаемся к ним. Раньше было сложнее, как будто мы им мешали, наоборот. Потом, со временем, они поняли, что мы только во благо работаем, ничего не просим взамен – никакие выплаты, зарплату, премиальные, что мы просто хотим помочь. В фонде работает порядка 80 волонтёров в возрасте 18 лет и старше, которые совмещают эту деятельность со своей основной работой.
- Все работают на общественных началах и совершенно безвозмездно. Что это — зов души?
- Да, это так. Мы находим пропавших людей, соединяем семьи, дарим радость и счастье абсолютно постороннему человеку. Это нас мотивирует. Каждые положительные поиски – это ещё одна большая мотивация нам в копилку, когда мы готовы идти вперед, не останавливаться на достигнутом и делать это все лучше и лучше, учитывая плюсы или минусы при тех или иных поисках.
- Можно ли считать, что по поиску пропавших без вести больше работы проводят волонтёры, чем правоохранительные органы?
- Да. Естественно, я не могу занизить чью-то работу, каждый делает это в меру своей занятости. Просто для них это работа, а для нас больше порыв души. А когда ты это делаешь от души, ты все равно к своему делу относишься по-другому. Я работаю в сфере красоты — если я свою клиентку могу перезаписать и отложить работу, то когда пропадает человек, ты не можешь этого сделать. Здесь на весы в первую очередь ставишь жизнь человека. Бывает такое, что мы все отменяем и выезжаем на поиски. Поэтому я не могу сказать, что кто-то делает свою работу лучше или хуже, но мы просто делаем свою работу хорошо.
- В Казахстане, по данным Генеральной прокуратуры, свыше 2 тыс. пропавших без вести людей. Многие из них дети, которые вышли из дома много лет назад, и никто до сих пор не знает об их местонахождении. Кто-то их вообще продолжает искать?
- Да, есть детки, которые в 1,5 и 3 года пропали – это статистика за сроком давности по утере родственных связей в 15-20 лет. Тогда ещё нашей организации не существовало, поэтому мы начали статистику с того момента, когда образовались восемь лет назад. Эти дети числятся на базе в МВД в республиканском розыске, и рассылка на них постоянно возобновляется на сайте.
- А есть ли в вашей практике случаи, когда находились дети, потерявшиеся 10-20 лет назад?
- Подобный случай у нас был около месяца назад. Двенадцать лет назад пропала женщина в Астане, и мы благополучно её нашли в Российской Федерации, мы воссоединили связь с сестрой, живущей в Кокшетау. Потом был случай 20-летней давности – в Дагестане мать потеряла 12-летнего сына. Спустя двадцать лет нашли его в Германии и воссоединили с семьей. В Экибастузе к нам обратились тоже – 18 лет назад связь потеряли две сестры и с помощью волонтёров воссоединились. Очень часто бывают такие счастливые моменты благодаря, опять же, информативности.
- Почему, несмотря на наличие множества видеокамер, полиция не может находить детей "по горячим следам"?
- По нашей практике, например, очень редко, когда сам "Сергек" помогает нам найти без вести пропавших, особенно ребёнка. Можно где-то моментами отследить маршрут, но именно окончательную точку, где мы приблизились к без вести пропавшему — нет. Эти "Сергеки" больше для штрафов, больше для выявления нарушений, но именно в поиске пропавших людей очень редко помогают. Мы всегда это говорили, говорим и будем. Как бы не утверждали, что они помогают, но мы сами очень тесно работаем с сотрудниками и пытаемся отслеживать такие моменты, но либо "Сергек" не видит, либо вообще нет камер, либо эта камера не туда повернута, либо не работает. В нашей практике "Сергек" крайне редко помогает. Чтобы конкретно помог найти без вести пропавшего, такого ещё не было.
- А те видеокамеры, которые расположены во дворах и подъездах? Есть ли от них польза при поиске пропавших?
- Это вообще тяжелый случай, потому что ОСИ и КСК – частные организации. Даже бывают моменты, когда мы ищем ребёнка и обращаемся в КСК, просим показать определенную камеру, они начинают говорить: "Ой, я сейчас занята. У меня заслуженный выходной, обращайтесь в рабочее время". Несмотря на наши слова о том, что пропал ребёнок и время идёт на минуты, мы получаем такой бесчеловечный ответ. Крайне редко, когда КСК нам идут навстречу. Зачастую, если только сотрудники правоохранительных органов обращаются, и то это через раз. У них тоже нет полномочий, чтобы надавить на эту частную организацию. Здесь больше зависит от самого человека и его сострадания.
- Возможно, необходимо как-то на законодательном уровне упорядочить процесс поиска пропавших без вести и оказания содействия "Сергек" и ОСИ в предоставлении записей видеокамер?
- Скорее всего, этим вопросом должен заняться уполномоченный орган, условно, чтобы акимат как-то повлиял и узаконил. Например, если вдруг волонтёр-общественник на законном уровне (мы официально являемся помощниками полиции) обращается, вне зависимости от времени суток, в экстренных ситуациях, должна быть обязательно реакция на это. Знаете, тут на сострадание и на совесть уже давить бесполезно. Это нужно на законном уровне все решать.
- Говорит ли это о том, что сегодня все меньше отзывчивых людей и мало кто протянет руку помощи в такой ситуации? Или наоборот?
- Знаете, сейчас хороших людей очень много. Когда на начальной стадии поисков мы пишем, что нужна помощь добровольцев, то у нас разрываются телефоны. Особенно если это ребёнок, реакция людей, можно сказать, шикарная. Мы удивляемся тому, насколько люди стали сердобольнее, небезразличнее чужому горю. Очень много людей на это реагирует, как среди женщин, так и среди мужчин. Недавно в Сарыаркинском районе был случай, когда пропали четверо детей, и нам даже подростки на велосипедах, на мопедах помогали искать. Причём больше помогает молодежь и люди среднего возраста, от 25 до 40 лет.
